К часу дня добираемся до южной кромки Сундарбана и чалимся у пристани Нилкамал. Здесь начинается Бенгальский залив, и при входе в устье Пусура, на небольшом пятачке суши, ютятся три службы. Одна из них — портовая: отсюда катера с лоцманами выходят навстречу океанским судам, чтобы обеспечить их проводку по речному фарватеру до Монгклы. Здесь есть лоцманская гостиница, где охотно размещают и туристов.
Движок «Саддама» устал, и ему нужен отдых. Вместе с Рашидом прогуливаемся по лоцманской территории. Из кустов на нас взирает огромный варан. Местная голопузая-голоногая ребятня лениво швыряет в него камнями, и обиженная ящерица неторопливо уползает в заросли. Нам предстоит круиз по протокам — пока светло и уровень воды позволяет двигаться. Перекур закончен, и мы снова грузимся на «Саддам».
Здесь задают тон пятнистые олени — что ни отмель, то небольшой выводок. Но пастбищ у воды мало, так что олени идут в наборе — то они в компании кабанов, то вперемежку с обезьянами. Особенно много оленей в роще, посреди которой высится смотровая площадка. При желании можно провести наверху несколько часов, спокойно наблюдая за жизнью джунглей из будки с окошками. По крутой лестнице тигру-людоеду сюда влезть трудновато. Разговор про тигров заходит при возвращении в Нилкамал, где в соседстве с лоцманами и береговой охраной приткнулась контора заповедника. Местный начальник по имени Бюль-Бюль привычно заводит: «Народ в Бангладеш...», а затем спрашивает о размере моего жалования. Мы начинаем сравнивать наши заработки, и Бюль-Бюль удивленно тянет: «Почти одинаковые...» Между тем смеркается. Отметив мое командировочное удостоверение, шеф передает гостя на попечение лесников. Один из них — Селим — знакомит меня с подсобным хозяйством.
В руках у Селима фонарик, и он направляет луч света на опушку, где пасутся уже привычные глазу олени. Животные приходят сюда каждый вечер и к вспышкам фонарика относятся спокойно. Селим будничным тоном сообщает, что по вечерам тигры караулят оленей у большого водоема, по берегу которого мы следуем. Что-то верится с трудом — ведь рядом жилье, люди.
— Правильно, — кивает Селим, — тигры нападают и на людей, но только сзади.
Для проверки спрашиваю: много ли бывает жертв? И Селим, почти с гордостью, отвечает, что за год здешние тигры съедают не менее 70 рыбаков, бавали (рабочих лесхоза) и мауали (сборщиков меда). И это только в Сундарбане, не считая территории, где живут горные племена. Все ясно — Селим привирает. Ведь в столичной прессе, которую довелось просматривать в Дакке, отмечалось, что в отчетном году тиграми было съедено не более 10 человек. Правда, это только официально съедено. Больше всего потерь среди сборщиков меда-мауали. Нападая на медоноса, тигр ударом лапы сворачивает ему шею, облегчая себе дальнейшую задачу. В индийской части Сундарбана сборщикам меда выдаются железные маски, защищающие и шею. В здешней части Сундарбана, по бедности, они работают без оных. Так что тигры должны быть благодарны леспромхозовскому руководству...
Травоядные ископытили весь берег водоема. Прошу Селима показать следы тигра. Луч фонарика шарит по земле, но без успеха. Тигр — зверь хитрый, оправдывается мой гид, после чего приглашает в контору на чашку риса. Это весьма кстати. Ведь в Нилкамале нет сельпо; для своих все продукты — с базы.
Несмотря на поздний час Бюль-Бюль весь в отчетах, нарядах и резолюциях. Где-то рядом притаился полосатый хищник, а контора знай себе пишет. Наконец, завершив битву с бумажным тигром, он присоединяется к трапезе. Разом закрывают папки и его помощники. Мы пьем сладкий чай с молоком. За чаем узнаю, что за год Сундарбан посещает около двух тысяч человек. В основном это плановые туристы-западники: европейцы, американцы, реже — японцы.
Было и несколько россиян — из посольской номенклатуры.
Внезапно чаепитие прерывается громкими криками. Мимо нашей веранды проносятся в шлепанцах «лесные братья» с фонариками. С криком: «Тигр!» Селим срывается с мести и тоже несется к околице. В едином порыве поднимаюсь с циновки, но Бюль-Бюль мягко тормозит гостя и просит сбавить обороты. Ведь нынче он за меня отвечает, а кроме того я же еще в Дангмари подписал бумагу: «За тиграми не гоняться»...
Через несколько минут возбужденный ночной дозор возвращается в контору. Бюль-Бюль излагает суть происшествия. Тигр только что из засады набросился на лань, недалеко оттого места, где мы с Селимом совсем недавно любовались грациозными животными. Шум спугнул хищника, но все же он сумел уволочь добычу в заросли. Вмешиваться во внутренние дела фауны людям опасно, да и: не нужно. Ведь в Сундарбане официально царит «закон джунглей». Если лесная охрана задержит местного витязя в тигровой шкуре, то людям светит несколько лет тюрьмы. А полосатая кошка, с ее шалостями, неподсудна: у нее как бы «депутатская неприкосновенность».
Да, похоже, что Селим не такой уж и фантазер по тигровой части. Это в старинных испанских городах, в дорогих кафе подсадные актеры разыгрывают сцены ревности с поножовщиной прямо среди столиков, на глазах у богатых туристов, — чтобы тем было о чем вспомнить. А в крошечном Нилкамале вряд ли стали бы раскидывать чернуху перед одиноким странником. Так что когда Бюль-Бюль дает мне Селима в провожатые — до гхата (причала), где стоит «Саддам», я от его услуг не отказываюсь...
А на «Саддаме» меня заждались. Рашид выделяет мне для ночлега часть тряпья и самую лучшую шкон-ку. Механик-подпасок уже дремлет, шмыгая носом. Днем на вахте он продрог и теперь рассопливился и чихает. А тут еще храп Рашида. На этом фоне трудно понять, что доносится с берега. То ли это порывы ветра, то ли рыки вепрей из дебрей.
...В 6 утра ложимся на обратный курс. Надо оседлать приливную волну и по большой воде добежать до Монгклы. На горизонте, в предрассветных сумерках, виднеются океанские лайнеры, сверкающие как бенгальские огни. Они ждут дневной проводки по Пусуру, и для них, с дизелями в тысячи лошадей, такие мелочи как прилив-отлив значения не имеют.
А мы, попав в струю, приближаемся к лесному кордону, тому, что состоит при крокодилах. Совсем рядом со сторожкой пасутся травоядные. Хватаюсь за бинокль. «Ужель те трепетные лани?»
Нет, сказке конец. Пошли прозаические козы...
Дмитрий Никитин
Национальный парк Сундарбан, Бангладеш
Читатель в пути: Сахалинская прогулка
Велосипед давняя страсть пермских путешественников, отправившихся на Сахалин. В составе экспедиции — две дамы элегантного возраста и десять столь же элегантных мужчин. Средство передвижения харьковские «Туристы», слегка модернизированные для непростых походных условий. На багажниках в специальных велобаулах — по 20 (у дам — по 12) килограммов провианта и туристского инвентаря. Карты (географические и игральные), несколько бутылок «жидкой валюты» (на всякий пожарный), специально изготовленная по такому случаю жаровня (как-никак едем в рыбные места) и томик Чехова с путевыми заметками о путешествии на Сахалин.
За десять дней путешественники проехали 600 километров по обоим берегам Сахалина, справившись с трудностями «велопохода третьей категории сложности» — так официально он был зарегистрирован пермской зональной маршрутно-квалификанионной комиссией.
Нам повезло, что в первый день кручения педалей (было это 21 сентября) над головой сияло солнце, а путь пролегал по практически свободной трассе Смирных — Бошняково. Причем дорога, хоть и щебеночная, но в хорошем состоянии. Мы могли не только крутить педали, но и крутить головой, обозревая окрестности. И посмотреть было на что.
Вы видели лопухи диаметром больше метра, а крапиву размером с лопухи? Или чернику, величиной смахивающую на вишню? А мы видели. И все десять дней не уставали удивляться этому гигантизму. Зато бамбук здесь — миниатюрный, удочку из такого не сделаешь. Лес на склонах сопок стоял почти не тронутый осенью, лишь осины кое-где начинали краснеть, — в
средней полосе в эту пору все — желто-оранжевое. А тут березки, дубы, ясени, как и лиственничные леса, еще нежно-зеленые.
Впрочем, Бошняковский перевал, который мы брали, — тоже хорош. Крут, конечно. Только трое из нас, используя свои недюжинные физические возможности и самые мощные передачи «Туристов», смогли заехать в него в седле. Остальные поднимались пешком. Тяжело груженые велосипеды вырывались из рук, но невозможно было не любоваться пейзажем, по-новому открывающимся на каждом повороте серпантина. После недлинного, но очень крутого спуска речку у разрушенного моста переходили вброд — тоже приключение.
Обшарпанное, но кипящее жизнью село Бошняково порадовало нас изобилием покрышек для спортивных велосипедов, дешевыми нутриевыми и бобровыми шапками, горбушей — свежей, соленой и копченой по цене кильки в томате.
